Читаем без скачивания Река времени. Дневники и записные книжки - Валерий Протасов

Поглядел на исписанные за последние два года листки. Их довольно много. Это напомнило молодые годы, когда я только начинал писать. Тогда всякая «мелочь»: меткое слово, образное выражение попадали в записную книжку, казались драгоценными, радовали. О том, чтобы они стали достоянием гласности, общей собственности не было и мысли. Всё писалось для себя. Именно, пишу, как дышу. Я был тогда свободен. Единственное моё богатство были эти записки. И теперь, когда я освободился, опять начал собирать по крупинкам свою душу.

Сценка в воображении

Бывает, вспыхивает в сознании какая-нибудь сцена или картина. Иногда она обрастает подробностями и получается рассказ. Иногда остаётся сама по себе как карандашный набросок, эскиз. А бывает, и вовсе не видишь никакой картинки, а только повторяешь её образ, сложившийся не в зримых чертах, а в словах, как вот эта сцена побега, может быть, из лагеря.

Бежать или не бежать? Он побежал. Одна пуля жикнула рядом, другая ударила ему под лопатку. Он был убит. Он это знал, но ему не было страшно. И с этим чувством он умер.

Не говорите, что «Аве, Мария» Шуберта, хоралы Баха или «Троица» Рублёва ― только искусство, только музыка, только икона. Всё настоящее вырастало из веры, у кого в бога, у кого просто – в идеал. Сначала было одухотворение темой, потом вознесение к высотам творчества.

Пустота многих современных произведений искусства происходит от отсутствия одухотворённой мысли.

Рождество… Звезда Вифлеема… Крещение… Правда ли? Сказка? Не мешайте людям верить в то, во что им хочется верить. Нельзя убивать веру. Ею жива душа.

Как псалмы Давида утешали Израиль в обидах его и бессилии, так утешало Евангелие лишенную сил, истерзанную Русь. Поэтичность книжного языка ― не последняя причина завоевания умов и душ, как и великолепие церковное.

«Красно украшенная Земля Русская…». Потомки забыли, что это, значит. Может быть, была, и в самом деле, некогда сильная, светлая и начинавшая устраиваться земля, или могла такой казаться. А потом всё изменилось. И люди перестали верить в то, что так могло когда-нибудь быть. Земля эта, вера в неё погибли. Осталась только в смутных воспоминаниях, как загадочная Атлантида.

Старые боги

А всё же жаль иногда старых верований. Много в них было страха перед явлениями природы, но была и поэзия: и всё это исконное, наше. Бог, конечно, один ― это совесть. Но представления о нем принимают разные обличья. И нет греха в памяти о родных верованиях. Если, меняя верования, меняют и душу, вот это грех. Родные боги блюдут достоинство народа. Надо помнить о том небе над головой, которое открылось в твоём младенчестве.

Может быть, внутреннее несогласие в Русской (Руськой) Земле происходило и происходит оттого, что в состав Её вошли разные, во многом несходные племена? Отсюда разночувствие, недружность. Но ведь так создавались и все другие народы.

«Нет ни иудея, ни эллина» ― где это родилось? Подлинно ли Христос сказал эти слова, или богословы – после иудейских войн, когда быть иудеем значило погибнуть? Во всяком случае, пришлись они кстати в Византии, где смешались крови всех племён и где быть никем означало большее удобство для всех. Наёмники и пришлые люди всегда лучше для власти, чем природные подданные. Так было в России при Голштинских династиях.

Но зачем человеку быть никем, когда он рус, иудей, или эллин? Это неважно только в отношении к Богу, а в жизни долго ещё будет необходимо.

Талант

Талант ― это особенность внимания к тому, мимо чего большинство людей проходят как мимо незначительного. Уметь почувствовать каждый миг времени, уплотнить жизнь ― это самая сердцевина таланта. Чем плотнее человек чувствует жизнь, тем он талантливее.

Столько всего сделали люди на земле, так изменили самый облик её, что невольно думаешь: вид наш необыкновенно талантлив. И между гениями внутри его и обыкновенными людьми, может быть, и нет такой разницы, как принято думать. Гений тоже представитель рода, флейта его и цевница. А от сознания исключительности происходит раскол. Лист с дерева падает и засыхает. И высыхание его есть зло внутри рода человеческого.

В жизни мало «плотности». Отсюда многие беды. На пустяки, на ссоры, на злобу мы тратим немалую часть времени и сил.

Душа с душою говорит

Слушал по радио «Лес» А. Н. Островского. Пишет типами, крупно, не так, как Чехов. Этот заглядывает в каждую душу, резких красок не кладёт.

Женщина-актриса в «Лесе», «Талантах и поклонниках» как предчувствие чеховской «Чайки», искушения театром, посвящения в актрисы.

И влюбленная в мальчика барыня, как у Тургенева в «Месяце в деревне».

Ловлю эти переклички, и на душе хорошо, точно гуляю среди знакомых лиц. Душа с душою говорит.

Фантазии

Мои фантазии о путешествии во времени. В букинистическом магазине старинное издание книги Фламмариона о жизни на звёздах. Рассказ о том, как человек, оказавшийся на далёкой звезде, свет до которой идёт с земли миллиарды лет, увидел всё с первых дней творенья. Так и назвать «Свет далекой звезды».

Самовнушение

Увлекаются новомодными автотренингами: «Я хочу того-то, я уверен в себе… Я самая обаятельная и привлекательная… я… я… я». Как это ребячливо, глупо! Говорим, вместо того, чтобы вслушиваться в то, что происходит в нас.

Суеверия

Кто в наши дни признается, что он суеверен? Мы убеждены, что давно разгадали все бабушкины сказки. А не понимаем, что суеверия ― это смутные представления. И таких в наше время, может быть, больше, чем за все последние десятилетия.

Одно из суеверий нашего времени, что необходимо жить не по-отечески, а так, как живут в Лондоне, Париже, Нью-Йорке или даже Токио, что нельзя без личного автомобиля и т. д. и т. д.

Пушкинские дни

Снова Пушкинские дни. Речи, слишком напористые, чтобы быть искренними. Пушкин ― гений! Кто же с этим спорит? Но зачем оставленный им золотой рубль бесконечно разменивать на мелкие монеты? Ничто не делает очевидную истину в такой степени бессмысленной, как частые повторы. И притом, ни одной свежей мысли, ни одного нового слова. Как будто чиновники по литературному ведомству один за другим расписываются в книге у генерала, боясь отсутствием своим навлечь на себя неудовольствие Его Превосходительства.

Когда всё время говоришь об одном, даже очень талантливом человеке, невольно обедняешь историю. Возвеличивая одно, принижаешь другое, ибо одно имя, даже очень значительное, не может вместить в себя всю полноту времени. Незаметно юбилейные витии становятся на путь создания культа человека, менее всего желающего быть богом. Путь, уводящий от истины.

Снежный ком

Каждое знаменитое имя похоже на снежный ком. Чем дальше он катится, тем становится больше. Так и знаменитый поэт. Чем больше проходит времени, тем большим сонмом толкователей он обрастает. Немногие из них помогают понять читателю скрытое от него временем и воспитанием. В сущности же, каждый художник может сказать читателю ровно столько, сколько уже сказал из уст в уста своими произведениями.

Дух многоглаголенья

Дух этот был совершенно чужд Пушкину. Непосредственность без рефлексии, спартанская простота слога. Этим он резко отличается от тех, кто писал и пишет о нём. Поэзия была частью его воспитания, в котором всё лишнее считалось вульгарным. Его дело было плыть по реке, текущей в вечность, и из сора, мути жизни вылавливать вечные мгновенья.

В сущности, Пушкин был гениальный эскиз, первые откровения юности, зерно, упавшее в благодатную почву. Всходами была вся русская литература. Но и тут не без преувеличений.

Говорят о пушкинской Татьяне, что из неё вышли чуть ли не все женские образы русской литературы. Но тургеневская Елена из «Накануне» ― это, конечно, не Татьяна. Елена не отдана, а выбрала сама свой путь. Анна Каренина тоже совсем не из Татьяны. Да и женщины Достоевского, истолкователя Татьяны как идеального образа русской женщины, совсем не пушкинские.

Что самое удивительное в «Онегине», так это простота и лёгкость рассказа. Стихом Пушкин владел так, как не все владеют прозой.

Дуэльные сюжеты

Дуэльных сюжетов было не так много в русской литературе до Пушкина. Лермонтова так поразила пушкинская история дуэли, что в «Герое нашего времени» он примерял на себя трагическую одежду. Дуэль казалась ему единственно достойным концом поэта.

В «Маскараде» Лермонтова, подумалось мне после фильма «Поэт и царь» (1927г.), в истории ревности, трагедии оскорбленной души среди блеска бала, не отразились ли следы так поразившей Лермонтова драмы Пушкина? Может быть, не Отелло стоял перед очами Лермонтова, а Пушкин?